Мусульмане Симбирской губернии в XIX — начале XX вв.и политика их христианизации

А. В. КОБЗЕВ
к.и.н., ст. преп. УГПУ, Ульяновск

Мусульмане Симбирской губернии в XIX — начале XX вв.и политика их христианизации

На протяжении второй половины XVI — конца XIX вв. христианизация нерусских народов Среднего Поволжья и Приуралья была ключевым моментом религиозной политики православного государства. Она влияла на динамику религиозных верований и на развитие этнических процессов в регионе. Благодаря христианизации в Среднем Поволжье и Приуралье в корне изменилась общая конфессиональная ситуация. Так, в православную веру были обращены финноугорские народы и часть тюркоязычных (чуваши), появилась этноконфессиональная группа крещеных татар. В культуре местных народов сложились различные виды православно-языческого и язычески-православного синкретизма.ⁱ

Обострение вероисповедного вопроса в Российской империи исторически приходится на 30–50 е гг. XVIII в., когда для распространения христианства в Среднем Поволжье и Приуралье была организована Новокрещенская контора. В это время православная вера насаждалась насильственно: разрушались мечети мусульман и капища язычников, активно использовались меры социального и экономического давления (например, не желавших креститься заставляли платить налоги за новокрещенцев).ⁱⁱ Все это вызывало сопротивление, и, по словам Р.Г. Кузеева, во второй половине XVI — конце XIX вв. в Среднем Поволжье и Приуралье находились в противостоянии и борьбе две тен­денции: “этнокультурной интеграции и ассимиляции и сохранения и развития этничности”ⁱⁱⁱ.

Борьба за право свободно исповедовать свою веру в это время проявилась в религиозных движениях, была частью крестьянской войны под руководством Е. Пугачева; наконец, предоставление свободы вероисповедания являлось одним из главных требо­ваний нерусских подданных в наказах Уложенной комиссии.^iv Кроме того, многие новообращенные христиане продолжали придерживаться обрядов своей веры, и, по сути, возвращались в прежнюю религию, а некоторые из них переходили в ислам. Так, вследствие насильственного насаждения христианства часть чувашей, не принявших православной веры, обратилась в ислам, и впоследствии растворилась среди татарского населения. Начало этого процесса приходится на 40 е годы XVIII века^v. По мнению ряда исследователей, исламизация чувашей-язычников и православных была своеобразным анти­христианским протес­том, направленным против национально-коло­ниального угнетения”^vi. В источниках свет­ского и духовного происхождения эти явления получили обобщенное название “отпаде­ние”. В конце XVI — начале ХХ вв. “отпадения” были характерным явлением для этно­конфессиональных процессов в Среднем Поволжье и Приуралье.

В XIX столетии в некоторых губерниях Среднего Поволжья и Приуралья периодически возникали “отступнические” движения нерусского населения^vii. В Симбирской губернии произошло несколько подобных движений крещеных татар, к которым нередко присоединялись крещеные чуваши. В многочисленных прошениях на имя государя императора они ходатайствовали об исключении из православной веры и регистрации в мусульманских приходах.

Первое “отступническое” движение на территории Симбирской губернии произошло в 1827 г. В нем приняли участие крещеные татары 138 деревень Свияжского, Цивильского, Тетюшского, Буинского, Симбирского и Ставропольского уездов Казанской епархии, которые ходатайствовали о разрешении перейти в ислам, как в религию, более свойственную татарам.^viii В местных архивных материалах это движение отражено фрагментарно. Например, в деле об “отпавших” крещеных татарах д. Ура­зовка Карсунского уезда попутно сообщается об участии в движении 1827 г. шестнадцати буинских татар, которых предполагалось сослать в отдаленные монастыри за “неотречение от магометанского закона”.^ix С 1827 по 1855 годы в Симбирской удельной конторе и палате уголовного суда рассматривалось дело об “отпавших” крещеных татарах д. Новые Ишли Буинского уезда. За 28 лет участники движения 1827 г. умерли, а их потомки впоследствии были выселены в Самарскую губернию в села Михайловка и Марьино.^x Из ряда судебно-след­ственных дел, возбужденных в 30 х гг. XIX вв. по фактам неисполнения православных обрядов крещеными татарами, известно, что в движении 1827 г. участвовали некоторые крестьяне селений Кошкувай, Большая Акса, Шихирданы Буинского уезда^xi.

В 30–40-х гг. XIX в. “отпадения” охватили не только крещеных татар, но и другие народы Среднего Поволжья, обращенные в православную веру^xii. Новые “отпадения” отличались более осознанным уклонением от исполнения христианских обязанностей и более упорным сопротивлением^xiii. В это время в Симбирской губернии крещеные татары девяти различных селений Симбирского и Буинского уездов, желая стать “легальными” мусульманами, отказывались от православной веры, подавая ревизские сказки с татарскими именами вместо русских.^xiv Власти пытались вернуть “отпавших” крещеных татар в православную веру, переселив их в старорусские селения, но безуспешно. “Отпавшие”, как могли, сопротивлялись насильственной высылке из родных селений — возвращались в прежнее место жительства, пускались в бега.^xv Спустя три десятилетия 10 марта 1875 г. симбирский губернатор И.П. Долгово-Сабуров писал, что крещеные татары, “возвратившиеся в магометанство”, хотя и были выселены в старорусские селения, но и здесь, по ряду причин, “не слившись с остальным населением … живут особняком, сохраняя свои магометанские верования”.^xvi Так, “отпавшие” крещеные татары осознавали себя мусульманами, что выражалось в своеобразном мученичестве за мусульманскую веру.^xvii Например, братья Акимовы из д. Уразовка Карсунского уезда называли себя некрещеными татарами и считали лучшей участью “быть сосланными в Сибирь”, нежели остаться “среди русских в Студенце”.^xviii Такой же смысл в свои показания вложил крестьянин д. Большая Акса Аксян Ахтямов, сосланный за “отпадение” в уничтоженный Тагайский городок. На следствии в 1843 г. он заявил, что “… крещеным никогда не был и русским именем не звался… и быть христианином не согласен, лучше почитает для себя идти в Сибирь”.^xix Кроме того, своё переселение некоторые из крещёных татар расценивали, как испытание на преданность мусульманской вере. Так, переселенец Зедихан Гафаров на допросе 29 января 1846 г. объяснил: “… правительство … не признав нас действительно крещеными, распорядилось о переселении в старорусские селения не для того, чтобы принуждённо ввести нас в христианскую веру, а не обратимся ли мы в оную по времени самопроизвольно”, поэтому он и отказался крестить свою дочь.^xx Насильственные меры, предпринятые властями в отношении “отпавших” крещеных татар, не остановили переходы из православия в ислам, и процесс “отпадения” развивался с нарастающей силой в последующие годы второй половины XIX века.

В середине 60-х гг. XIX в. в Среднем Поволжье произошло самое крупное “отступническое” движение кре­щеных татар. Оно возникло в Казанской губернии в связи с распространившимися слухами о царском указе, по которому крещеным татарам якобы разрешалось исповедовать мусульманскую веру. Слухи о царском указе быстро разошлись среди крещеных татар Чистопольского, Казанского, Тетюшского, Лаишевского и Мамадышевского уез­дов и перекинулись в соседнюю Симбирскую губернию. В конце 1865 г. доверенные крещенотатарских обществ приезжали в Казань для отправки прошений на имя государя императора.^xxi Всего в Симбирской губернии в массовом отступничестве в 1866–1868 гг. приняли участие крещеные татары 34 деревень и купцы г. Буинска.^xxii

Отправив прошения на имя императора, крещеные татары переставали крестить новорожденных детей, венчаться в церкви и хоронить умерших по обрядам православной церкви. В документах Симбирской духовной консистории в 1866–1875 гг. были зарегистрированы 188 подобных случаев, при этом 157 отказов приходились на 1866–1868 гг.^xxiii О своем нежелании с этого времени исполнять православные обряды крещеные татары объ­являли в волостных правлениях, а те, в свою очередь, ставили в известность православное духовенство и становых приставов.^xxiv Духовным наставникам в обрядах и догматах православной веры “отпавшие” запрещали приходить к себе для выполнения пастырских обязанностей.^xxv В числе прочих форм неповиновения крещеные татары прекращали выплачивать различные церковные сборы, за что подвергались административному преследованию. Так, в селениях Бюрганы, Чикилдым и Черепаново крестьяне отказались оплачивать расходы на постройку церковной караулки в с. Бурцево, страхование церкви и наем караульщиков.^xxvi

Столкнувшись с небывалым размахом нового “отступнического” движения, гражданские власти осторожно подошли к предотвращению “незаконных” поступков крещеных татар. Симбирский губернатор барон И.О. Велио “в представлении на имя Господина Министра Внутренних Дел от 2 марта 1866 г. за № 84, обращаясь к соображению мер, которые могли бы удержать в православии крещеных татар, совратившихся в магометанство, высказал опасения, что принудительные меры против значительного числа крещеных татар встревожат и остальное татарское население…”. Поэтому он предлагал усилить миссионерскую деятельность, не прибегая к принудительным мерам и “обратить особое внимание на лиц, подстрекающих татар к отступлению”, которых следовало в административном порядке выслать из губернии.^xxvii В донесениях министру внутренних дел П.А. Валуеву от 29 мая 1866 г. и 19 октября 1866 г. барон И.О. Велио назвал ряд таких лиц.^xxviii В 1866 г. власти выслали в Туруханский край Восточной Сибири буинского купца Ягудина, Николая Михайлова (Ахмета Садыка Танеева) из д. Утямышево, Абульхана Абдульменева из д. Трех-Болтаево, крещеного чуваша Василия Митрофанова из д. Чеп­кас-Ильметьево, а в 1870 г. Егора Павлова из д. Трех-Болтаево.^xxix

Но высылка “подстрекателей” (организаторов и ходатаев) в отдаленные края империи не усмирила “отпавших” крещеных татар. Например, крестьянин д. Бюрганы Родион Осипов (Негметулла Юсупов) на объявленное исправником решение властей о высылке Митрофанова, заявил: “Не хотим русской веры, будем опять просить”.^xxx За подобные “мятежные” речи Р. Осипова продержали две недели под арестом при полицейском управлении. Крещеные татары г. Буинска дважды подавали прошения (3 сентября 1866 г. и в январе 1867 г.) о разрешении исповедовать ислам и возвращении из ссылки купца Ягудина.^xxxi Возвращение прошений с Высочайшим отказом в 1867 г. также оказалось безрезультатным. Только в деревнях Погребовские Выселки и Старое Шаймурзино татары изъявили покорность, в остальных же — 26 селениях — они отказались “оставить магометанство” и “снова присоединиться к православию”.^xxxii

По свидетельству современников, “отступническое” движение за возвращение в ислам взбудоражило крещенотатарское население Симбирской губернии, и в 1866 г. “наступил поворотный момент”, когда “потребовался четкий и решительный ответ на вопрос: “Кто вы по вероисповеданию”.^xxxiii По выражению очевидца событий 1866–1868 гг. священника П. Востокова среди крещеных татар началось настоящее “брожение умов об отпадении в магометанство”.^xxxiv

С 1866 по 1889 гг. православные священники с целью увещания совершили 23 рейда в “мятежные” деревни,^xxxv и в результате, некоторые крещеные татары, перешедшие в ислам, действительно возвращались в православную веру. Но таких татар было немного, и обратные переходы в православие были единичным явлением на фоне массового возвращения кряшен Симбирской губернии в мусульманскую религию.^xxxvi Часть крещеных татар и вовсе осталась в православной вере, так и не приняв участия в “отступническом” движении. Например, в начале февраля 1866 г. священник с. Зе­леновка обошел со святой водой 29 домов крещеных татар д. Елховоозерной. Крещеные татары десяти домов от священника убежали, в 13-ти домах “запирали ворота, а где не успели — двери домов” и только в 6-ти домах “13 человек прикладывались к кресту”. В д. Погребовские Выселки только семья крещеного татарина Федора Никитина не отпала от православия. В д. Трех-Болтаево “старокрещеные татары” отпали “целым обществом, кроме восьми семейств”.^xxxvii Всего же по архивным данным в 1866–1868 гг. 14,6–18,2 % крещеных татар еще оставались в православии, а 82,8–86,2 % перешли в ислам. Это приблизительно 2200–2300 человек.^xxxviii

Предотвращение новых “отпадений” и борьба с прежними регулировались в Российской империи определенными юридическими нормами. В соответствии с 791 ст. 2 ч. XV тома рассмотрение дел об “отпадении” в палате уголовного и гражданского суда начиналось только при установлении в духовной консистории обстоятельств отступления от православной веры. Лица, способствовавшие “отпадению” от православия (в термино­ло­­гии того времени — подстрекатели), привлекались к уголовной ответственности по 184 статье.^xxxix А в отношении лиц, уличенных в отступлении от православной веры, применялась норма 185 статьи. Согласно ей, отступники подлежали духовному суду и увещанию священников о воссоединении с православной церковью. При этом на срок увещания отступники лишались всех прав состояния, и над их имуществом устанавливалась опека.^xlОднако в условиях полного разрыва всех отношений с православным духовенством провести увещание было чрезвычайно сложно. В одних случаях, священники не имели возможности “убеждать крещеных татар как прихожан, оставить заблуждение”, потому что они укрывались, а в других, если и удавалось собрать крещеных татар, то даже в присутствии полицейского чиновника, они отказывались выслушивать поучения священников. ^xli

В это время государство по многим причинам было еще не готово решить вопрос о свободном переходе в ислам и поэтому боролось с “отпадениями” прежними мерами: увещания, возвращение прошений, ссылка ходатаев в Сибирь. Ситуация, сложившаяся в 1866–1868 гг., оказалась для властей противоречивой. С одной стороны, власти подошли к решению проблемы предельно осторожно, понимая, что насилие в “деле верования и убеждения… не может вести к достижению … главной цели правительства — привлечение в православную веру”.^xlii К тому же, насилие могло возбудить мятеж не только среди “отпавших”, но и среди мусульман, которые особенно активно поддерживали “отпавших” в Казанской губернии и принимали участие в движении 1866–1868 гг.^xliii С другой стороны, было невозможно наказать всех “отпавших”. Наказание единиц — лидеров движения — успеха не имело, увещания не оправдали возлагаемых надежд. В таких обстоятельствах гражданские власти фактически смирились с “отступничеством”, и молчаливо признавая факт существования группы крещеных татар, открыто исполнявших мусульманские обряды, отказывали им в официальном статусе мусульман. Поэтому, группу крещеных татар, подавляющее большинство которых в Симбирской губернии с 1866 года отказалось от православия и стало исповедовать ислам, можно назвать “нелегальными” мусульманами, не имевшими права на исповедание ислама. Им не разрешалось строить мечети, выбирать мулл и муэдзинов, открывать религиозные школы, регистрировать в мусульманских метрических книгах акты гражданского состояния. Таким образом “отпавшие” крещеные татары были одной из наиболее неполноправных групп мусульманского населения в Российской империи.

Священник М. Лебедев, анализируя последствия “отступничества” крещеных татар в 1866–1867 гг., в докладе от 10 мая 1875 г. отмечал, что “отпавшие” крещеные татары за прошедшее десятилетие сильно измени­лись. “Крещеные татары, отпадающие в магометанство с 1866 года”, — писал М. Лебедев — “первоначально подавали надежды на возвращение в православие, при увещании спокойно выслушивали, как потому, что признавали себя старокрещеными… с течением времени, более окрепнув в своем заблуждении, они решили упорно отказываться от православия…”.^xliv Движения “нелегальных” мусульман за легализацию в 70–80 х гг. XIX в. служат тому ярким подтверждением.

Первого июля 1872 г. губернское правление направило в Симбирскую духовную консисторию копии двух коллективных прошений крещеных татар деревень Бюрганы, Нарадбаш, Чикилдым, Пимурзино, Елховоозерной, Трех-Болтаево и Полевые Бикшики. Прошения были составлены 2 и 3 мая 1872 г. и написаны одним и тем же почерком. В них говорилось, что податели, являясь мусульманами, по ошибке считались православными христианами, и поэтому не могли обратиться с религиозными нуждами к священнику или мулле. На этом основании ходатаи просили губернатора разрешить им построить мечеть и назначить к ней указного муллу.^xlv Фактически в 1872 г. “отпавшие” просили уже не столько о том, чтобы им разрешили исповедовать ислам, как это было в 1866–1868 гг.,^xlvi сколько о признании себя мусульманами и разрешении на создание легального мусульманского прихода. Таким образом, спустя 6 лет требования “отпавших” сильно изменились.

Всего в движении 1872–1873 гг. приняли участие крещеные татары 16 селений Симбирской губернии. По масштабу эта кампания подачи прошений уступала движению 1866–1868 гг.

16 мая 1874 г. Симбирская духовная консистория, руководствуясь статьей 47 XIV т. Св. Законов о предупреждении и пресечении преступлений против веры, отказала в просьбе крещеных татар и обязала священников внушать всем новокрещеным, чтобы те “ходили в церковь не леностно, а особливо в воскресные и торжественные церковные и гражданские дни; чтобы ежегодно исповедовались и причащались святых тайн, и чтобы, сколько возможно удалялись от иноверных обычаев”.^xlvii

Несмотря на факты, свидетельствовавшие о безнадежности обращения “отпавших” крещеных татар в лоно православной церкви, консистория настаивала на продолжении увещаний, дополняя их иными административными мерами. Так, рассмотрев очередные, неутешительные рапорты православного причта, консистория 25 октября 1875 г. постановила: 1. устро­ить школы в селениях с неоднородным этническим составом населения и особенно в тех приходах, где были “отпавшие”, 2. продолжить увещания, 3. закрыть все незаконно построенные мечети и 4. установить строгий надзор за муллами.^xlviii

На этом фоне некоторым представителям светской власти постепенно становилось ясно, что прежними мерами уже невозможно решить вероисповедную проблему в Среднем Поволжье.^xlix Симбирский губернатор И.П. Долгово-Сабуров, обозревая действия властей в первой половине XIX века и в 1866 году, писал 10 марта 1875 г. в отношении епископу, что “принятие каких-либо административных мер для ликвидации стремления к отпадению от православия в магометанство, не может быть, по-моему, допущено…. Что же касается до судебного преследования.… Но, во-пер­вых, отвлечения доказать судебным порядком весьма сложно, так как лиц совративших не выдают… во-вторых, в данном случае нет отвлечения, так как отпавшие считают себя магометанами и отвергают совершенное над ними крещение”.^l Таким образом, губернатор признал, что “отпавшие” крещеные татары — это мусульмане и поэтому бессмысленно продолжать судебное и административное преследование.

Во второй половине 70-х — конце 80-х гг. XIX в. ситуация в Симбирской губернии оставалась относительно спокойной: нелегально исповедуя ислам, “отпавшие” не беспокоили своими просьбами власть предержащих церковных иерархов и гражданских начальников. Лишь раз — 11 августа 1889 г. — епископ симбирский и сызранский получил копию прошения “отпавших” крещеных татар д. Елховоозерной с просьбой приписать их к одной из мечетей в их селении.^li

В ответ на прошение духовная консистория приняла традиционное решение, не отвечавшее интересам “отпавших”: 1. усилить увещание, 2. ежегодно доносить о его результатах, 3. открыть в селении церковную школу для детей.^lii Естественно, что меры, изложенные в заключение консистории, вызвали, по выражению столоначальника Живонамовского, “такое озлобление” “нелегальных” мусульман, что они “прямо заявили: это лучше не жить, чем сносить такие притеснения”. И, теперь, продолжал Живонамовский: “Кому же после этого охота подставлять свою голову под дубины фанатиков… или растрачивать деньги на устройство школы, зная наперед, что она завтра будет сожжена…”.^liii

Как и следовало ожидать попытки приходского священника с. Зеленовка вернуть “отпавших” в православную веру также успеха не имели. В рапорте от 28 августа 1890 г. он писал о “горестных” результатах своей деятельности: “…много было предписано, при сельской власти, несколько раз отступникам, чтобы они возвратились в православие, но они оставались непреклонными и даже не отвечали на мои вопросы, а без сельской власти с ними нельзя иметь никакого разговора о вере. Вместо должного ответа получал только похабные слова… они не хотели, не только говорить, но даже не хотели подойти к моему дому…”.^liv

К концу 80-х — началу 90-х гг. XIX в. ситуация окончательно зашла в тупик. Гражданские власти Симбирской губернии, по сути, устранились от противодействия “отпадениям”. Духовенство не имело ни сил, ни возможностей. А “нелегальные” мусульмане уже не задумывались и не колебались: исполнять или не исполнять обряды православной веры. Они их просто не соблюдали, считали себя мусульманами и жили с надеждой на благоприятный исход судьбы. Хотя движения 1872–1873 гг. и 1889 г. уступали движению 1866–1868 гг. по своему масштабу, но они продемонстрировали необратимость процесса возвращения части крещеных татар в ислам.

К концу XIX в. выросли новые поколения “нелегальных” мусульман, воспитанных в мусульманском образе жизни, не знавших христианства и не имевших официального статуса православных христиан и мусульман. Поэтому закономерно, что в это время возникает новое движение “отпавших” крещеных татар за легализацию своего положения.

В 1896 г. в Святейший Синод поступило 34 прошения “отпавших” крещеных татар Симбирской и Казанской губерний. Для расследования обстоятельств их составления Синод направил прошения в Симбирскую и Казанскую епархии. 27 прошений из 34 были отправлены в Симбирскую губернию.^lv В прошениях говорилось о разрешении регистрировать в мусульманских метрических книгах акты гражданского состояния: 1. рождение детей, 2. заключение и расторжение браков, 3. смерть родственников.^lvi Другими словами “отпавшие” ходатайствовали о наделении себя и своих детей статусом легальных мусульман со всеми правами. Движение 1896 г. не уступало по масштабам движению 1866–1868 гг. В нем приняли участие крещеные татары 30 деревень с общей численностью 2810 человек.^lvii

Весной 1898 г. духовная консистория на основе рапортов приходских священников и благочинных, составила определение и направила епископу Симбирской епархии. В нем говорилось, что все просители, отпавшие окончательно в 1866 г., ныне, в середине 90 х гг. XIX в., “живут как в бытовом, так и в религиозном отношении вполне по-магометански: молятся Богу, нарекают имена детям, делают разводы, носят одежду, имеют обстановку по магометанскому закону”. При этом “от общения с православными приходскими священниками всеми мерами уклоняются, увещаний не слушают, своих жен и родившихся от них детей записывают в волостном правлении законными”.^lviii

Кроме того, подавляющее большинство “отпавших” крещеных татар, по отзывам православных священников, к этому времени не было знакомо с православными обрядами, считало себя мусульманами, не обладало статусом православных христиан, и только происходило от крещеных родителей.^lix Эти наблюдения подтверждаются анализом данных о соотношении долей крещеных татар, отпавших в 1866–1868 гг. и их некрещеных потом­ков, родившихся в ходе и после этого движения и, соответственно, не крещеных в православной церкви, и воспитанных в мусульманском образе жизни. Из сведений посемейных списков “отпавших” крещеных татар, составленных волостными правлениями в 1886–1896 гг. и 1905–1906 гг.,^lx видно, что доля первых неуклонно снижа­лась, а доля последних постепенно росла. К 1896 г. самым старшим из некрещеных потом­ков исполнилось 30 лет и их доля от общей численности “нелегальных” мусульман составила 65,2 %, в то время как доля крещеных татар, “отпавших” в 1866–1868 гг. и официально числившихся по ме­­трикам православными христианами равнялась всего 34,8 %. К 1906 г. их соотно­шение су­­щественно изменилось. Доля татар, обладавших статусом православных христиан, умень­­шилась, а их некрещеных потомков выросла еще на 13,2 %, и первые составили 21,6 %, а вторые — 78,4 %. Причем, самым старшим некрещеным потомкам было уже по 40 лет.

Для “возвращения отпавших в лоно православной церкви”, консистория предложила “выселить их в другие местности, образовав из них самостоятельное селение с устройством в нем школ и церквей с нашим членом причта и учителем, лиц, способных к борьбе с магометанской пропагандой и под непременным условием обязательного обучения в школе”.^lxiТакое предложение означало возвращение к методам середины XVIII века, и в то же время было выдержано в духе веяний миссионерски-просветитель­ских идей Н.И. Иль­­минского.

Отдавая себе отчёт, в том, что за прошедшие 30 лет к концу XIX века “отпавшие” крещёные татары стали настоящими мусульманами и попытка вернуть их в христианство — дело безнадежное — епархиальное начальство, тем не менее, предписало “приходским священникам принять настоятельные меры к обращению в лоно православной церкви отпавших от православия крестьян”. А 19 февраля 1901 г. полицейское управление объявило “отпавшим”, что их ходатайства определением Св. Синода от 15 января 1901 г. оставлены без последствий”.^lxii

Движение 1896 г. так же как и предшествующие попытки “отпавших” крещеных татар не увенчалось успехом: “нелегальные” мусульмане не смогли добиться официального признания. Однако было уже очевидно, что единственно возможным решением проблемы могла быть только легализация крещеных татар, исполнявших мусульманские обряды.

Вплоть до конца XIX века правительство не ставило вопрос об исключении из православия “отпавших” крещеных татар. Первым шагом, наметившим понимание существовавшей проблемы, стал высочайший манифест от 24 ноября 1894 г., отменивший судебное преследование “некрещеных магометан”^lxiii за отступление от православной веры. Появление манифеста означало официальное признание на высшем государственном уровне группы “отпавших” крещеных татар, по статусу являвшихся православными, но в действительности исповедующими ислам.

Контуры комплексного решения вероисповедной проблемы был намечены в Высочайшем указе, принятом 12 декабря 1904 г. Положения указа распространялись на всех подданных Российской империи. В 6 пункте указа были отменены положения от 2 августа 1854 и 12 июня 1887 гг., согласно которым ранее принимались “меры к предупреждению обращений язычников в магометанство”.^lxiv Указ, также отменил все административные распоряжения, стеснявшие свободу вероисповедания и непосредственно не основанные на законе. Административные распоряжения, связанные “с соображениями государственного порядка” мог отменить только император через особое прошение. В соответствии с указом градоначальники, губернаторы и оберполицейские должны были принять меры для прекращения возбужденных дел по стеснению веры: отменить ограничения в правах избрания мест жительства и освободить от надзора полиции.^lxv

Затем в ходе Первой русской революции 17 апреля 1905 г. был подписан новый Высочайший указ, означавший важные перемены в общественной жизни царской России. Первый пункт указа отменял все существовавшие в государстве законодательные сте­снения в вере. По третьему, ключевому пункту указа “лица, числящиеся православными, но в действительности исповедуя ту нехристианскую веру, в которой до присоединения к православию принадлежали сами или их предки, подлежат по желанию их, исключению из числа православных”.^lxvi Последовавший вскоре Высочайший манифест от 17 октября 1905 г. провозгласил в Российской империи свободу совести и вероисповедания. Таким образом, потомки “отпавших” крещеных татар обрели те права и возможности, которых были лишены их предки на протяжении столетий, и группа “отпавших” крещеных татар прекратила свое существование, слившись с татарами-мусульманами.

Легализация крещеных татар, принявших ислам, с момента издания указа от 17 апреля 1905 г. растянулась на два года, и к началу 1907 г. Симбирская духовная консис­тория исключила из православной веры 4601 человек.^lxvii Численность “отпавших” крещеных та­тар Симбирской губернии по разным данным на начало XX века в среднем составила 4,5 тысячи человек.^lxviii В составе Волго-Уральского региона наибольшее число легализовавшихся “отпавших” крещеных татар приходилось на Казанскую губернию (78 %). В Уфим­ской и Симбирской губерниях этот показатель составил 9 и 8,7 % — больше чем в Пен­зенской, Оренбургской, Вятской, Самарской, Саратовской, Нижегородской, Тамбовской, Астраханской и Рязанской губерниях вместе взятых, где находилось всего 4,3 % креще­ных татар, исключенных из православия.^lxix В целом общая численность крещеных татар, официально перешедших в ислам в 1905–1907 гг., не превышала пяти тысяч человек, и в десятки раз была меньше численности татар-мусульман.

В отношениях с мусульманами легализация “отпавших” крещеных татар, состоявшаяся в 1905 году, стала ключевым событием в конфессиональной политике Российской империи. До этого “отпавшие” крещеные татары официально считались православными христианами, хотя в действительности исповедовали му­сульманскую веру. Во второй половине XIX века в Симбирской губернии произошло несколько “отступнических” движений крещеных татар, к которым нередко присоединялись крещеные чуваши. Движения, возникшие в 1866–1868 гг. и в 1896 г. были самыми крупными в губернии. Меры, исполь­зован­ные государством в борьбе с “отступничеством” — ссылка в Сибирь организаторов и ходатаев перехода в ислам, возвращение прошений с высочайшим отказом, уголовное преследование “отпавших”, увещания священников — оказались безрезультатными. По­степенно властям, сначала на местах, а потом и в центре, стало ясно, что единственно воз­можное решение вероисповедной проблемы — это предоставление “отпавшим” сво­боды вероисповедания. И в начале XX в. в ходе революционных событий 1905–1907 гг. этот во­прос как один из наболевших вопросов во взаимоотношениях православного государства и мусульман Среднего Поволжья был окончательно разрешен.

---

i Денисов П.В. Религиозные верования чуваш. Историко-этнографические очерки. — Чебоксары, 1959; Кудряшов Г.Е. Динамика полисинкретичной религиозности. — Чебоксары, 1974; Его же, Этноспецифика обыденной религиозности // Проблемы религиозного синкретизма и развития атеизма в Чувашской АССР. — Чебоксары, 1978. Выпуск 86. С. 37–43; Мухаметшин Ю.Г. Татары-кряшены. — М., 1977; Денисов П.В. Проявление язычески-православ­ного синкретизма в религиозных верованиях чувашского крестьянства в конце XIX— начале XX века // Проблемы религиозного синкретизма и развития атеизма в Чувашской АССР. — Чебоксары, 1978. — Выпуск 86. — С. 120-131; История христианизации народов Среднего Поволжья. Критические суждения и оценки. Межвузовский сборник научных трудов. — Чебоксары, 1988; Таймасов Л.А. Христианизация чувашского народа в первой половине XIX в. — Чебоксары, 1992; Кузеев Р.Г. Народы Поволжья и Приуралья. Этногенетический взгляд на историю. — М.,1992. С. 229; Мокшин Н.Ф. Религиозные верования мордвы. — Саранск, 1998. С. 144–188.

ii Можаровский А.Ф. Изложение хода миссионерского дела по просвещению казанских инородцев с 1552 по 1867 год. — Казань, 1876; Прокофьев К. К истории просвещения инородцев Казанского края в XVIII веке // Симбирские Епархиальные Ведомости, 1905, № 2-2, 6; Григорьев А.Н. Христианизация нерусских народностей как один из методов национально-колониальной политики царизма в Татарии (с половины XVI в. до февраля 1917) // Материалы по истории Татарии. — Казань, 1948. — Выпуск 1. — С. 226 286; Димитриев В.Д. Распространение христианства и чувашские народные массы в период феодализма // Проблемы религиозного синкретизма и развития атеизма в Чувашской АССР. — Чебоксары, 1978. — Выпуск 86. — С. 81-119; Артамонова Л.М. Дополнение к наказам государственных крестьян Поволжья в Уложенную комиссию // Правительственная политика и классовая борьба в России в период абсолютизма. — Куйбышев, 1985. С. 53; История христианизации народов Среднего Поволжья. Критические суждения и оценки. Межвузовский сборник научных трудов. — Чебоксары, 1989.

iii Кузеев Р.Г. Народы Поволжья и Приуралья. Этногенетический взгляд на историю. — М.,1992. С. 121.

iv Исхаков Д.М. От нации мусульманской к нации татарской // Татарстан, 1995, № 9-10, с. 80-81; Михайлова С.М., Коршунова О.Н. Традиции взаимовлияния культур народов Поволжья. — Казань, 1997. С. 27.

v Кабузан В.М. Народы России в первой половине XIX в. — М., 1992. С. 197; Кабузан В.М. Народы России в XVIII в. Численность и этнический состав. — М., 1990. С. 142; Можаровский А.Ф., Указ. соч., С. 89.

vi Кириллов Р.С. Миссионерская деятельность Русской православной церкви в Среднем Поволжье во второй половине XIX века // История христианизации народов Поволжья. Критические суждения и оценки. Межвузовский сборник научных трудов. — Чебоксары, 1988. С. 60; Денисов П.В. Религиозные верования чуваш. Историко-этнографические очерки. — Чебоксары, 1959, с. 238; Таймасов Л.А. Христианизация чувашского народа в первой половине XIX в. — Чебоксары, 1992, с. 86; Димитриев В.Д. Чувашия в эпоху феодализма. — Чебоксары, 1986. С. 133.

vii Руновский Н. Очерки истории просвещения инородцев Волжско-Камского края в связи с историей переводов на их языки до первой половины XIX в. // Симбирские Епархиальные Ведомости, 1901, № 11. С. 386; Можаровский А.Ф. Указ. соч. С. 116; Чернышев Е.Н. Татария в период разложения крепостного права // Материалы по истории Татарии. — Казань, 1948. — Выпуск 1. — С. 326; Загидуллин И.К. К вопросу об отпадении крещеных татар Казанской губернии в мусульманство 1866 года // Национальный вопрос в Татарии дооктябрьского периода. — Казань, 1990. С. 69; Исхаков Д.М. Кряшены // Татарстан, 1993, № 4. С. 44-45.

viii Руновский Н. Очерки истории просвещения инородцев Волжско-Камского края в связи с историей переводов на их языки до первой половины XIX в. // Симбирские епархиальные ведомости, 1901, № 11. С. 386; Можаровский А.Ф. Ход миссионерского дела по просвещению казанских инородцев с 1552 по 1867 год. — М., 1880. С. 116.

ix Государственный архив Ульяновской области (ГАУО), ф. 322, оп. 3, д. 8, л. 114 об.

x Там же, ф. 318, оп.1, д. 269, лл. 33, 42, 47-48, 83, 124.

xi Там же, ф. 111, оп. 32, д. 1, лл. 3-6 об.; оп. 34, д. 2, лл. 5-5 об.; оп. 37, д. 1, лл. 3-15, 40-41.

xii Чернышев Е.Н. Татария в период разложения крепостного права // Материалы по истории Татарии. — Казань, 1948. — Выпуск 1. — С. 326.

xiii Уерт П. Отпадение крещеных татар // Татарстан. 1995, № 1–2. С. 110.

xiv ГАУО, ф. 318, оп. 1, ед. хр. 748, лл. 69, 106; ед. хр. 478. л. 108; оп. 3, д. 318, лл. 15-15 об.

xv Там же, ф. 318, оп. 3, д. 269, лл. 71, 77, 81, 115-121, 124.

xvi Там же, ф. 134, оп. 7, д. 213, л. 101.

xvii Можаровский А.Ф., указ. соч., с. 194.

xviii ГАУО, ф. 115, оп. 26, д. 1, лл. 61-61 об.

xix Там же, ф. 318, оп. 3, д. 288, л. 1.

xx Там же, ед. хр. 302, л. 5.

xxi Загидуллин И.К. К вопросу об отпадении крещеных татар Казанской губернии в мусульманство 1866 года // Национальный вопрос в Татарии дооктябрьского периода. — Казань, 1990. С. 69; Исхаков Д.М. Кряшены // Татарстан, 1993, № 4. С. 44–45.

xxii Материалы по истории Татарии второй половины XIX в. — М.; Л., 1936. — Ч. 1. — С. 244-245; ГАУО, ф. 134, оп. 70, д. 70, 149, 155.

xxiii ГАУО, ф. 134, оп. 7, д. 70, 149, 155, 181, 213, 217, 244; оп. 5, д. 87.

xxiv Там же, оп. 7, д. 149, лл. 156-158 об., 166-166 об., 187-187 об., 193, 203-203 об., 235; д. 181, лл. 1 1 об., 8-8 об., 14, 31-31 об., 37, 57; ф. 117, оп.8, д. 38, л. 4; оп. 9, д. 1, л. 8.

xxv Материалы по истории Татарии… — М.; Л., 1936. — Ч. 1. — С. 265; ГАУО, ф. 134, оп. 7, д. 70, лл. 18 21 об.; ф. 117, оп. 6, д. 1; оп. 7, д. 6, лл. 9-9 об.; оп. 9, д. 1, л. 3 об.; д. 11, лл. 6-7 об., 11 об.; ф. 340, оп. 9, д. 595, лл. 8-9об.

xxvi ГАУО, ф. 108, оп. 1, д. 50, лл. 56, 69-73, 85-110, 115-115 об., 290-293, 321-323, 267.

xxvii Там же, ф. 134, оп. 7, д. 213, лл. 94-94 об.

xxviii Материалы по истории Татарии… — М.; Л., 1936. — Ч. 1. — С. 269, 273.

xxix ГАУО, ф. 134, оп. 7, д. 213, л. 95; ф. 340, оп. 9, д. 14, л. 7; ф. 108, оп. 1, д. 50, л. 119 об.; ф. 134, оп. 7, д. 213, л. 88.

xxx Там же, ф. 108, оп. 1, д. 50, л. 119-119 об.

xxxi Материалы по истории Татарии… — М.; Л. 1936. — Ч. 1. — С. 244-245, 270-271.

xxxii Там же, с. 267-268.

xxxiii Уерт П., Указ. соч. С. 110.

xxxiv ГАУО, ф. 134, оп. 7, д. 213, л. 87.

xxxv Там же, д. 578, лл. 44-44 об.

xxxvi Там же, д. 70, лл. 89-89 об.; д. 155, лл. 64-64 об.; д. 149, лл. 289-290.

xxxvii Там же, д. 70, л. 11 об., 21-21 об., 24.

xxxviii Там же, ф. 48, оп. 1, д. 362, лл. 68-70; Статистические сведения о крещеных татарах Казанской и других некоторых епархий в Волжском бассейне. — Место и год издания не указаны. С. 38–40.

xxxix Материалы по истории Татарии… — М.; Л., 1936. — Ч. 1. — С. 267–268.

xl ГАУО, ф. 134, оп. 7, д. 213, л. 102.

xli Там же, д. 155, л. 163.

xlii Там же, л. 98 об.

xliii Загидуллин И.К. К вопросу об отпадении крещеных татар… // Национальный вопрос в Татарии дооктябрьского периода. — Казань, 1990. С. 78.

xliv ГАУО, ф. 134, оп. 7, д. 213, лл. 106-106 об.

xlv Там же, лл. 2-7.

xlvi Там же, д. 70, лл. 1 об., 9-10; Материалы по истории Татарии… — М.; Л., 1936. — Ч. 1. — С. 244 245, 270-271, 274-275.

xlvii ГАУО, ф. 134, оп. 7, д. 213, лл. 62, 77 об.

xlviii Там же, лл. 119 об. - 120.

xlix Аналогичная проблема существовала в западных окраинах империи в Лифляндской губернии. Здесь еще в середине 40 х годов XIX века произошел массовый переход в православную веру латышей, вызванный слухами об облегчении социального положения: дарование земли и освобождение от помещичьих повинностей. Однако новообращенные в подавляющем большинстве оставались по традиции лютеранами и для выполнения тех или иных обрядов обращались к пасторам. По этому поводу предводитель дворянства Лифляндской губернии барон Мейендорф писал графу Толстому об исключении из православия “отпавших” в лютеранство латышей как единственно возможном средстве решить вероисповедную проблему. Но имперские власти поступили иначе: с середины 80 х годов началось преследование пасторов за выполнение треб над лютеранами, записанных в православных метрических книгах. И к середине 90 х годов только в Лифляндской губернии было возбуждено 178 уголовных дел против пасторов (Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия (политическая реакция 80 х — 90 х годов). — М., 1970. С. 125 127).

l ГАУО, ф. 134, оп. 7, д. 213, лл. 101 об. - 102.

li Там же, д. 456, лл. 2-3.

lii Там же, лл. 42 об. - 43.

liii Там же, л. 48.

liv Там же, л. 49.

lv Там же, д. 578, л. 7.

lvi Там же, д. 577, лл. 11-12 об.

lvii Там же, д. 577, 578, 579.

lviii Там же, д. 577, л. 44.

lix Там же, д. 807, лл. 180, 291; д. 839, л. 93.

lx Сравнение списков 1886–1896 гг. и 1905–1906 гг. показало, что это были одни и те же “отпавшие” крещеные татары.

lxi ГАУО, ф. 134, оп. 7, д. 578, л. 46.

lxii Там же, лл. 204–205.

lxiii Имеются в виду некрещеные потомки “отпавших” крещеных татар.

lxiv ГАУО, ф. 88, оп. 4, д. 209, л. 104.

lxv Там же, ф. 76, оп. 7, д. 249, лл. 5-5 об.

lxvi Там же, ф. 88, оп. 4, д. 209, л. 108.

lxvii Там же, ф. 134, оп. 7, д. 827.

lxviii По сохранившимся посемейным спискам в 1905–1906 гг. были исключены из православия и приписаны к мусульманским общинам 4207 человек, населявших 41 деревню и г. Буинск (ГАУО, ф. 134, оп. 7, д. 816, 807; ф. 88, оп. 1, д. 1400, 1495, 1420, 1372, 1371, 1361, 1373, 1398, 1415, 1416, 1449). По другим данным с 17 июля 1905 г. по 1 января 1910 г. в Симбирской губернии перешли в ислам 4360 крещеных татар (Исхаков Д.М. Кряшены // Татарстан, 1993, № 4. С. 44).

lxix Исхаков Д.М. Кряшены // Татарстан, 1993, № 4. С. 46.

                                                                                                                            ИСТОЧНИК.